это намек?.. Хорошо, что с кроватью ничего не вышло, — подумал он и пошел дальше… — Ну, а квартирная плата?»

В темной лавке, среди стали и железа, трудно сохранить румянец. У вдовы, как у большинства кротких незаметно старящихся женщин, было матово-белое, уже несколько поблекшее лицо, тоненькие восковые ручки и карие глаза серны, с таким же бронзовым отливом, как и на редкость густые волосы, не считая хорошо налаженного дела и мастерской, где молодой оружейник чистил и исправлял ружья.

Двое мальчишек — один в огромных опорках на босу ногу — остановились неподалеку от забытого Соколиным Глазом фрака. Близко подойти они не решались. Сперва они даже отступили на шаг. Уж очень чудно было, что в непосредственном соседстве со святым Килианом с перил моста вдруг свешивается фрак.

— Давай скинем его в воду. Когда поплывет, похоже будет на утопленника.

— А если поймают?

К счастью, Соколиный Глаз подоспел вовремя. Парнишка в опорках со свернутым фраком под мышкой уже взобрался на постамент к святому Килиану.

Разорившийся старый рантье в потертом костюме посмотрел невидящим взглядом вслед удиравшим во все лопатки мальчишкам, перегнулся через перила и заглянул вниз, перешел на другую сторону и тут тоже растерянно посмотрел в темную воду. Быстро обернулся удостовериться, не следит ли кто за ним, и растерянно засеменил дальше. Губы его беззвучно шевелились.

Когда Соколиный Глаз вошел в мансарду с низким покатым потолком, Оскар Беномен, взволнованный и сердитый, сидел у стола перед грудой счетов, расписок, судебных решений и исполнительных листов. Чтобы удовлетворить главных кредиторов, Оскар продал все вплоть до дома и перебрался с женой и четырьмя детьми в эту, состоящую из одних углов, каморку под крышей, где от окна до двери, в метре от потолка, тянулось побеленное известкой толстенное стропило; к стропилу были подвешены гимнастические кольца, и младший сын Оскара раскачивался вниз головой. Параллельно стропилу через всю комнату шла ржавая печная труба.

— Полно себя изводить! Постепенно выплатишь и остальные две-три сотни марок, — говорила фрау Беномен.

За семнадцать лет супружеской жизни она мало изменилась. Лицо ее было по-прежнему мучнисто-белым и круглым, как луна. Только шея глубже ушла в округлившиеся плечи. Блузка была усеяна хлебными крошками, ибо мощный бюст фрау Беномен выдавался вперед наподобие подноса.

— Рад тебя видеть. — Странно было это слышать от Оскара; он с детства привык чувствовать твердую почву под ногами, веско молчать и самоуверенно-спокойно, правда без высокомерия, но все же несколько свысока взирать на окружающих.

Все пятнадцать лет, что Оскар был трактирщиком, он оставался верен своим юношеским идеалам и, как и следует всякому серьезному спортсмену, воздерживался от употребления спиртных напитков. Даже на попойках общества он больше шумел, призывая разгоряченных и уже нетвердо стоящих на ногах тяжелоатлетов осушить бокал за будущие рекорды, а сам быстрым и вполне трезвым движением отставлял нетронутый бокал в уголок буфета, рядом с бесполезной сигарообрезалкой, изображавшей мюнхенский собор богоматери.

— Фрак я уже раздобыл. — Соколиный Глаз выложил обновку на стол.

Оскар ухватился за фрак, как утопающий хватается за соломинку. Его бросило в жар. Он даже раскраснелся. Ведь весь этот рожденный отчаянием план не отвечал его представлению о солидном деле.

Он держал перед собой фрак на вытянутых руках.

— Где ты раскопал эту страсть? В него влезут двое таких, как ты.

— Конечно, он немножко великоват.

— Не хочу тебя расстраивать, дружище, но…

— Думаешь, не подойдет?

— Ну-ка, надень.

Соколиный Глаз отнюдь не был малорослым. И все же фрак доходил ему до пят. Его явно носил какой-то великан.

— Сшей из него пальто.

— Так я же его выменял на пальто. — Нагнувшись, он с грустью оглядел болтавшиеся до земли фалды.

— И ведь его не укоротишь, — сказала фрау Беномен, со знанием дела пощупала материю, приподняла одну фалду и огорченно выпустила из рук. — Да и потерт уж очень. Только деньгам перевод.

Второй сын Оскара, читавший возле печурки «Путешествие вокруг света», прикрылся книгой и хихикнул: во фраке Соколиный Глаз был как две капли воды похож на знаменитого комика, которого недавно показывали в кино.

— В другой раз, когда будете покупать что-нибудь из одежды, не ходите один. Непременно возьмите с собой женщину, — сказала фрау Беномен, на что Соколиный Глаз не преминул посмотреть вправо.

— Подожди меня. Я сейчас вернусь. — И Оскар Беномен, скатившись, как мальчишка, с лестницы, исчез в дверях «Венского кафе с дамским оркестром», попросил кельнера принести ему иллюстрированный журнал и выдрал страницу с изображением элегантного господина во фраке. Кофе стоил пятнадцать пфеннигов. «Вот уже и расходы пошли». Он вытащил записную книжку, написал вверху страницы «издержки» и пометил пятнадцать пфеннигов.

Отворив дверь своей мансарды, он еще с порога услышал голос письмоводителя, которого беспокойство и гнетущая домашняя атмосфера погнали к друзьям.

— Ты и цилиндр взял?

Соколиный Глаз недоумевающе воззрился на него.

— Ну как же, у Гохбергского шоссе на огородах все прошлое лето торчало пугало. Это же тот самый фрак и есть. Ручаюсь. Но на чучеле был еще цилиндр… Его ты не взял? — Он говорил, сохраняя полную серьезность.

— Господин Видершейн все шутит, — примирительно сказала фрау Беномен. А ее муж положил на стол картинку с элегантным господином.

— Мы должны практически подойти к делу. Тут требуется безукоризненная элегантность. Фраки закажем Фирнекезу, и только по этой модели.

Сынишка Оскара оторвался от «Путешествия вокруг света». Страницу из журнала, на которой, помимо элегантного господина, была картинка с надписью «Полет на Марс», он хорошо запомнил. Прошлое воскресенье, сидя на красном плюшевом диване в Венском кафе рядом с отцом, который хотел сбыть хозяину партию шоколада, он тщетно клянчил разрешения вырвать эту самую страницу.

Сбитый с толку, он смущенно и испуганно глядел на отца, который тогда сказал ему, что этого делать нельзя, что это воровство.

— Я попросил старшего кельнера. — И, вырезав «Полет на Марс», Оскар отдал рисунок сыну.

В городе, который стоит на реке, большинство самоубийц предпочитают топиться. Они выросли у реки, река течет через всю их жизнь, течет в их жилах, в их сновидениях, и она же принимает человека в свое лоно, когда нет сил продолжать путь.

Трое друзей спустились к набережной и сразу же наткнулись на толпу: рыбаки, женщины, ребятишки обступили старика рантье, который час назад глядел с моста в воду.

Прикрытый соломой, он лежал на мостовой. Торчали только размокшие штиблеты. Уже стемнело, и в изголовье ему поставили фонарь, бросавший вокруг багровый отблеск.

Сорок пять лет простоял он за стойкой своего винного погребка, день за днем разливал вино по стаканам, ласково и внушительно беседовал